Дорога к Есенину

▲ Алексей Казаков, 2015

бк представляет журнальную версию
первой главы из книги
«Дорога к Есенину»,
которая еще только пишется
по мотивам бесед Юрия Шевелева
с Алексеем Казаковым –
самобытным литературоведом, историком и исследователем русской культуры.

▲ Пылкий юноша, 1968

Я увлекся Сергеем Есениным, будучи старшеклассником, в середине шестидесятых годов. И вполне естественно, что рано или поздно я должен был прийти на Таганку, где Юрий Любимов в ноябре 1967 года поставил спектакль «Пугачев» по известной поэме Есенина. Об этом я узнал в декабре того же 67-го, когда прибыл в столицу в свою первую командировку от челябинского облоно.

А в 1968-м у меня случился славный отпуск, затянувшийся почти на три месяца: с августа по октябрь. Его я провел в основном в Москве, а также в коротких поездках в разные интересные литературные места – Болдино, Константиново, Михайловское…

Но из-за злосчастного прогула меня уволили с работы. Зато в одной поездке мне удалось встретиться с такими деятелями мировой культуры, как Сергей Тимофеевич Конёнков, Ираклий Луарсабович Андроников, Юрий Петрович Любимов, а также с другими замечательными героями нашего времени.

Правда, с Андрониковым я познакомился еще раньше, когда в декабре 1967-го, впервые приехав в Москву, побывал на его творческом вечере. Причем там мне удалось фотографировать уникального литературоведа не только на сцене, но и в приватной обстановке за кулисами. И с тех пор мы с ним общались и переписывались. У меня по сей день хранятся уникальные фото Ираклия Луарсабовича.

▲ Ираклий Андроников,
1970

▲ Большой зал филармонии.
Ленинград. 1970

В том памятном октябре 68-го на исходе своего отпуска я сильно поиздержался и поизносился. Сегодня мне непонятно: каким образом я умудрился протянуть целых три месяца на скудные отпускные от облоно?! Но в один прекрасный день я в довольно затрапезном виде осмелился зайти в гости к Андроникову. И его семейство, видимо, было потрясено состоянием моей одежды. Поэтому на прощание мне подарили плащ Ираклия Луарсабовича, о чем я рассказал в одном из своих эссе – «Плащ Андроникова».

Именно в те дни на одной из московских улиц я и увидел афишу – «Пугачев. Есенин». Что там за «Театр на Таганке»? Я никакого понятия не имел, но в принципе это мог быть любой театр – Гоголя, Пушкина, МХАТ… Какой бы театр ни поставил Есенина, туда бы я и пришел. Но это оказалась именно Таганка. И только-только открылся новый театральный сезон – второй после премьеры «Пугачева».

▲ Театр на Таганке, 1968

▲ Афишка спектакля

Я решил непременно попасть на спектакль, но совсем не представлял, куда пришел. Улицу заполонила огромная толпа страждущих – но в кассе не было ни одного билетика на месяц вперед! Да, это было именно в начале октября. Мне все хорошо запомнилось, поскольку вскоре я занял денег и таки вернулся домой.

На мое счастье, еще были общие вагоны – и всего за 7 рублей я четверо суток пилил из Москвы в Челябинск. А буквально перед отъездом, когда я рвался в театр, был уже в столь стесненных условиях, что передо мной стоял суровый выбор: купить пирожок за 6 копеек или программку за 10?

На метро у меня, как правило, был пятак… да и то не всегда – иногда даже на метро не хватало, а жил я вообще где придется. Просто знакомился с разным народом и как-то устраивался на ночлег: то в Доме колхозника, то у старушек в коммуналках, то на лавках Казанского вокзала или при каких-то учреждениях. У меня были «мощные связи» от облоно – и в некоторых конторках вахтерши меня знали в лицо.

Кстати, кроме встреч с современниками Есенина, я еще собирал песенный фольклор и колокольные звоны Ростова Великого. Мне даже удалось найти потомственных звонарей, родословная которых уходила в XVII век. И томимый жаждою охватить как можно больше (все было ужасно интересно!), я совсем забыл про облоно и Челябинск…

Наконец, брат телеграфировал мне в Москву «до востребования», что, дескать, мои коллеги по службе сообщили ему о моем увольнении за беспрецедентный прогул. Вот так я лишился поста методиста области по внешкольным учреждениям. Однако вскоре после возвращения из столицы я устроился в Клуб юных техников ЧЭМК. Прежде-то они мне как-то подчинялись, а тут уж я сам к ним пришел.

После окончания школы я поступал в Челябинский пединститут на исторический факультет, но не набрал нужных баллов, да и средний балл в аттестате у меня был всего 3,7. Поэтому я пошел устраиваться на ЧТЗ, попал в корпусный цех, обтачивал кольца для заднего моста трактора, освоил кучу специальностей.

Моя рабочая карьера оказалась недолгой – месяцев семь. Тогда же я еще занимался на областной станции юных техников, куда меня пригласил Владимир Акимович Горский, который позже перебрался в Москву и возглавил Центральную станцию юных техников. Именно там я и познакомился со старушками-сторожами, благодаря которым устраивался на ночлег в столице.

▲ Владимир Акимович Горский

С Горским мы долго поддерживали дружеские отношения. Он жил в Ногинском районе, в Черноголовке – это Академгородок.

В Москве я познакомился с матерью и дочерью Сергея Павловича Королева и с женой другого великого конструктора-ракетчика Михаила Кузьмича Янгеля – Ириной Стражевой. Тогда я очень увлекся Королевым, много беседовал с его матерью Марией Николаевной Баланиной и дочерью Натальей Сергеевной. Она, кстати, сумела издать двухтомник «Отец», посвященный Сергею Павловичу.

Позднее был создан государственный мемориальный музей С.П. Королева в Останкино. Правда, закрытый для народа.
 

Вернемся на Таганку. Понятно, что в том памятном октябре 68-го вместо пирожка я купил программку спектакля «Пугачев» и остался голодным. Зато приобрел бесценный опыт – «ужиматься». Он мне очень пригодился, например, в марте 1970 года, когда я поехал в гости к легендарной возлюбленной Есенина – Шаганэ Тальян. Весь этот вояж – Челябинск-Москва-Ереван-Москва-Челябинск – я сумел совершить всего за 110 рублей.

Причем в Ереване я застрял на целую неделю. Уж очень увлекся творчеством знаменитого армянского композитора Согомона Комитаса. И еще меня там любезно привечали местные журналисты… Хотя, в общем-то, я был никто – так себе любитель, энтузиаст, правда, в облоно я успел обзавестись «бумагой» от отдела внешкольного обучения Челябинского обкома комсомола, что я такой-то…

Кстати, тогда в обкоме работали совсем еще молодые комсомольские лидеры – Тамара Заморина, Леонтий Рабченок, Виктор Поляничко, ставшие со временем довольно важными фигурами. А выданный мне документ на бланке обкома комсомола иногда мне помогал, например, проникнуть в Союз советских писателей на улице Воровского в Москве, куда я пришел в поисках современников Есенина, лично его знавших. Ведь в конце шестидесятых немало из них были еще живы. А самому Сергею Есенину в 1965 году исполнилось бы всего 70 лет.

Та самая «бумага» за подписью Замориной и сейчас у меня хранится… такая вся потрепанная, видавшая виды… Она мне открывала самые разные двери. В том же Союзе писателей, которым тогда руководил Константин Федин, сидели такие бонзы, которые вообще со мною разговаривать не хотели. Но кто их сейчас вспомнит?..

В одном крыле здания ССП на Воровского размещался журнал «Дружба народов», в другом крыле – «Юность» Бориса Полевого. Со временем, благодаря Андроникову, я стал дружить именно с журналом «Юность». Вспоминаю, как в 1975-м побывал на его юбилее, когда уже сам учился в Литинституте. У меня даже сохранился тот юбилейный журнальный номер, подписанный Борисом Полевым, Валентином Катаевым, Ираклием Андрониковым, Беллой Ахмадулиной, Булатом Окуджавой…

Когда я «пошел по современникам» Есенина, одним из первых на моем пути оказался Николай Константинович Вержбицкий (1889-1973). Он знал поэта с 1921 года, даже дружил с ним и оставил свои воспоминания «Встречи с Есениным», впервые опубликованные в журнале «Звезда», а позже вышедшие отдельной книгой.

А еще ранее, упомянутой осенью 68-го, у меня случилась встреча со знаменитым скульптором Сергеем Тимофеевичем Конёнковым (1874-1971), знавшим Есенина аж с 1915 года. Конёнкову в ту пору было 94 года, и он принял меня у себя дома – те «великие старики» были не то, что номенклатурные литературные бонзы, к которым было не прорваться мимо ушлых секретарей.

К Конёнкову я пришел прямо с улицы, ему моя «бумага из обкома комсомола» была не нужна. На пороге меня встретила его жена – Маргарита Ивановна Воронцова. Кстати замечу, что это была в высшей степени незаурядная женщина и агент советской разведки (о чем мы узнали гораздо позже). Совсем не случайно звездная чета 22 года прожила в США, оставшись там после участия в выставке русского и советского искусства в 1923 году.

▲ Сергей Тимофеевич Конёнков

▲ Маргарита Ивановна Воронцова

Но это уже совсем другая и очень занимательная история. Поэтому скажу коротко, что в Америке Конёнков был буквально нарасхват. Ему заказывали свои скульптурные портреты самые выдающиеся и влиятельные деятели той эпохи – Рокфеллер, Морган, Эйнштейн, которые побывали в мастерской скульптора в Нью-Йорке. А еще Конёнкова навещали наши выдающиеся земляки, жившие в эмиграции, в том числе Степан Дмитриевич Эрьзя (1876-1959) – великий представитель мордовского народа, знаменитый художник и ваятель, живший в Аргентине с 1927 по 1950 год.

И тут важно подчеркнуть, что во время рабочих сеансов со своими заказчиками, когда скульптор сосредоточенно трудился, его обворожительная супруга занимала дорогих гостей тонким общением, тем более что она, в отличие от мужа, свободно говорила на английском. Причем не просто говорила, но и тесно общалась, особенно с гениальным Альбертом Эйнштейном. Кстати, сегодня их удивительно откровенная и сердечная переписка опубликована в открытой печати.

Однако в 1945 году чете Конёнковых надо было срочно покинуть США. После смерти Франклина Рузвельта президентом стал Гарри Трумэн, который кардинально пересмотрел отношения с СССР. Импульсом к разрыву отношений между вчерашними союзниками в антигитлеровской коалиции стали первые испытания американской атомной бомбы в июле 1945 года, приуроченные к Потсдамской конференции лидеров стран-победителей.

К этому времени советским скульптором и особенно его женой уже плотно занималось ФБР. Наше «национальное достояние» надо было срочно спасать. И тут уже сам Сталин распорядился предоставить Конёнкову целый пароход, чтобы в целости и сохранности вывезти все уникальные работы, созданные скульптором за двадцать лет плодотворного труда…

Итак, я представился Маргарите Ивановне, мол, хочу все знать про Есенина. Она внимательно посмотрела на меня и ушла наверх доложить супругу. Вскоре Сергей Тимофеевич спустился с антресолей – там было два этажа: вверху находилась жилая территория, а внизу огромная мастерская. Это в том самом доме на Пушкинской площади, где раньше находился магазин «Армения».

▲ С Сергеем Конёнковым. Москва, 1968

▲ В музее С.Т. Конёнкова, 2014

Передо мною предстал великий художник, живая легенда русской культуры – сам Сергей Тимофеевич Конёнков! Я стал расспрашивать: «Сергей Тимофеевич, вы ведь были знакомы с Есениным с 1915 года, он нередко бывал в вашей мастерской. Известно, что Есенин с Айседорой Дункан вернулись в Москву в августе 1923 года, а вы уехали в Америку в декабре того же года и поэтому больше не виделись…»

▲ Есенин и Дункан.
Нью-Йорк, 1922

И беседовали мы с ним часа четыре, не меньше. Старик настолько погрузился в свои воспоминания, что события полувековой давности начали буквально оживать на моих глазах.

Но драма была в том, что я (девятнадцати лет от роду) знал очень мало, я ведь только начинал двигаться к Есенину. В то время я не мог себе и представить, что эти старики-современники Есенина – при общей любви к нему – не могли терпеть друг друга из-за каких-то былых споров…

Подобное улавливалось и в рассказах Конёнкова, и, скажем, у того же Николая Вержбицкого, который очень не любил Илью Ильича Шнейдера (1891-1980), директора школы-студии Айседоры Дункан (1877-1927).

Зато меня лично Илья Ильич привечал, и однажды я даже ночевал у него на диване самой Айседоры!

▲ Илья Шнейдер со слушателями, Курган, 1976

▲ На диване Айседоры Дункан. Музей Есенина, Константиново, 2000

▲ Айседора Дункан

Но при первой встрече с Конёнковым я еще не знал таких подробностей в отношениях между крупными фигурами той эпохи. Причем почти каждый из самых заметных современников Есенина написал о нем свои воспоминания, но тогда я их толком не знал, потому что подобные книги были еще недоступны. И только с годами – навстречавшись, наговорившись и начитавшись – я начинал сравнивать устные рассказы и опубликованные тексты. И помаленьку начал что-то понимать…

В том разговоре Конёнков упомянул и выдающегося армянского художника – Мартироса Сергеевича Сарьяна (1880-1972). А я как раз собирался в Армению, зная о том, что еще жива Шаганэ Тальян (1900-1976) – одна из героинь есенинского цикла стихов «Персидские мотивы». И Сергей Тимофеевич попросил меня передать привет и Шаганэ, и Мартиросу Сергеевичу… И ведь мне это удалось – я погостил у Шаганэ и побывал в мастерской и особняке Сарьяна…

▲ Мартирос Сергеевич Сарьян

▲ Шаганэ Тальян

▲ С Шаганэ Тальян. Ереван, 1970

Ах, какое это было чудесное время – какая великая эпоха, какие грандиозные творцы еще жили на белом свете! А что сегодня? Никого! В 2015 году 120 лет Сергею Есенину, 130 лет Николаю Клюеву! И… тишина! А в шестидесятые этим гигантам было 70-80-90. Юрию Петровичу Любимову в 1967 году только 50 лет исполнилось…